Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Парсуна XVII века

(1587-1610) - князь, знаменитый деятель в Смутное время. Рано лишившись отца, Василия Федоровича, который при Иоанне IV Грозном играл значительную роль, а при Борисе Годунове подвергся опале, Скопин-Шуйский получил воспитание под руководством матери и обучался "наукам". Уже при Борисе Годунове был стольником; Лжедмитрий I произвел его в великие мечники и поручил привезти в Москву царицу Марфу. При Василии Шуйском Скопин-Шуйский, как племянник царя, стал близким человеком к престолу. На военное поприще он выступил в 1606 г., с появлением Болотникова, которого дважды разбил: при реке Пахре, имея в своем распоряжении небольшой отряд, тогда как незадолго до того главные силы московского войска, предводительствуемые Мстиславским и другими боярами, потерпели от Болотникова полное поражение, - и при урочище Котлах. После второго поражения Болотников засел в Туле. Во время осады его здесь московскими войсками Скопин-Шуйский предводительствовал передовым отрядом и много способствовал взятию Тулы.

М. В. Скопин-Шуйский на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

Когда Василий Шуйский решил обратиться за помощью к шведам, для переговоров об этом он отправил в Новгород Скопина-Шуйского. Несмотря на ряд препятствий, последнему удалось достигнуть цели. Сопровождаемый 12-тысячным отрядом шведского войска под предводительством Якова Делагарди Скопин-Шуйский 14 апр.1609 г. выступил из Новгорода для "спасения престола". Взятием Орешка, Твери и Торжка он очистил север от врагов, а поражением при Калязине гетмана Сапеги и занятием Александровской слободы заставил Сапегу снять осаду Троицкой лавры. Успеху действий Скопина-Шуйского много мешали недостаток средств для уплаты жалованья шведским наемникам и необходимость заниматься обучением войска; тем не менее, тушинцы обратились перед ним в бегство, и народ смотрел на Скопина-Шуйского как на своего "спасителя", "отца отечества". К нему явились посланные от Ляпунова с предложением царской короны, которое он отклонил; когда он приехал в Москву, ему устроили самую торжественную встречу. Все это возбудило к нему сильнейшую зависть в его же родственниках и особенно в дяде его Димитрии Ивановиче Шуйском, который должен был уступить ему главное начальствование над московским войском, снаряженным под Смоленск. Не без ведома, кажется, и самого царя решено было избавиться от Скопина-Шуйского; на пиру у Воротынских жена Димитрия Шуйского поднесла ему отраву, от которой он и умер 23 апреля, после двухнедельных страданий. Царь велел похоронить его в Архангельском соборе, но не рядом с царскими гробницами, а в особом, новом приделе. Современники почти все говорят о нем как о великом человеке и свидетельствуют о его "уме, зрелом не по летам", "силе духа", "приветливости", "воинском искусстве и уменье обращаться с иностранцами". В народе надолго сохранилась о нем самая лучшая память, что и выразилось в нескольких весьма распространенных песнях.

Ср. В. Иконников, "Михаил Васильевич Скопин-Шуйский" ("Древняя и новая Россия", 1875, № 5, 6 и 7); Г. Воробьев, "Боярин и воевода князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский" ("Русский архив", 1889, т. III).

Личность эта быстро промелькнула в нашей истории, но с блеском и славой, оставила по себе поэтические, печальные воспоминания. Характер этого человека, к большому сожалению, по скудости источников, остается недостаточно ясным: несомненно только то, что это был человек необыкновенных способностей.

В старинных родовых обычаях нередко случалось, что кто-нибудь из членов рода получит прозвище, которое остается за его прямыми потомками, и таким способом образуется двойная фамилия, состоящая из этого прозвища и родового древнего наименования. Так, в потомстве суздальских князей, получивших наименование Шуйских, был князь, прозванный Скопа, давший начало ветви Шуйских, носивших названия Скопиных-Шуйских: эта ветвь окончилась правнуком Скопы Михаилом Васильевичем. Во время царствования названого Димитрия Михаил Васильевич имел не более двадцати лет от роду, но Димитрий отличил его и приблизил к себе. Он дал ему сан своего царского мечника и возложил на него важное поручение привезти в Москву царицу Марфу. В каких отношениях был Михаил к заговору Шуйского — мы вполне не знаем, хотя есть известие, что Димитрий, во время нападения заговорщиков, не нашел своего меча, который хранился у Михаила. Когда Болотников стоял под Москвою и 26 ноября собирался брать приступом столицу, царь Василий поверил Скопину охранение Серпуховских ворот. Михаил исполнил превосходно свое поручение и не только отбил мятежников, но 2 декабря ударил на Коломенское село и заставил Болотникова бежать от столицы. Несмотря на то, что князь Скопин заявил уже свои способности, Шуйский не дал ему главного начальства над войском против Тушинского вора, а поручил своему бездарному брату, Димитрию, который постыдно бежал и допустил самозванца до Москвы. Видно было, что подозрительный царь не доверял Михаилу Васильевичу и выдвинул его на дело только тогда, когда большая часть государства отпала от московского царя и сам Василий, со дня на день, дожидался гибели. В это время Скопин отправился в Новгород для заключения союза со шведами.

Еще в феврале 1607 года шведы через корельского воеводу предлагали Василию свою помощь, но Василий, верный прадедовскому обычаю скрывать перед чужими свои затруднительные обстоятельства и представлять свое положение в самом лучшем виде, приказал выразить шведам негодование за такое предложение. Шведский король сделал вторично подобное же предложение, когда Василий стоял под Тулой. Василий отвечал, что он помощи ни от кого не требует и у него есть несчетные рати. Тогда только, когда самозванец уже угрожал столице, Василий должен был укротить свою гордость и ухватиться за средство, которое ему предлагали прежде. Он поручал это важное дело Скопину.

Прибывши в Новгород, Скопин отправил в Швецию своего шурина, Семена Васильевича Головина, а сам оставался в Новгороде; но тут он увидел, что новгородцы волнуются и в большинстве готовы провозгласить Димитрия. Уже Псков и другие соседние города отпали от Шуйского. Войска у Скопина было немного. Он вышел из города, но кругом его все было враждебно; пограничные города Иван-город и Орешек были уже за Димитрия. Скопин хотел уйти в Швецию, как при устье Невы явились к нему новгородские старосты и просили воротиться в Новгород, обещая верность Василию. Такую перемену настроения в Новгороде произвели убеждения тамошнего митрополита Исидора. Но когда Скопин возвратился в Новгород, то услышал неожиданную весть, что из Тушина идет на Новгород полковник Кернозицкий с толпой поляков и русских воров. Новгородский воевода Михайло Игнатьевич Татищев вызвался идти против Кернозицкого. Татищева не любили в Новгороде; его недоброжелатели пришли к Скопину и сказали: «Татищев затем идет на Литву, чтобы изменить Василию и сдать Новгород».

Скопин вместо того, чтобы защищать Татищева или разбирать справедливость доноса, собрал ратных новгородских людей и сказал: «Вот что мне говорят против Михаила Татищева, рассудите сами». Враги Татищева подняли крик и так вооружили всех, что толпа бросилась на него и растерзала. Скопин похоронил тело Татищева, а имущество велел продать с публичного торга, как поступали в старину в Новгороде после народного суда. Сам Скопин взял себе несколько вещей. Это дело остается темным как по отношению к личности Татищева, так и самого Скопина. Странным должно показаться, чтобы в самом деле мог покуситься пристать к самозванцу Татищев, один из главных виновников убийства названого Димитрия, фанатический приверженец русских обычаев; но тогда всех подозревали и редкий мог за себя поручиться. Кернозицкий подступил к Хутынскому монастырю; многие из служилых новгородских людей после смерти Татищева перебежали к неприятелю, а против Кернозицкого вышли собравшиеся крестьяне; некоторые из них попались в плен и под пытками наговорили, что в Новгород идет большое войско. Кернозицкий испугался и отступил в Старую Русу.

Между тем Головин заключил договор, по которому Швеция обязывалась доставить Московскому государству на первый раз пять тысяч войска, за плату 32 000 рублей, да кроме того, Московское государство должно было дать Швеции 5000 рублей не в зачет. Сверх того, шведы обещали прибавить еще вспомогательного войска безденежно, с условием, чтобы и московский государь отпускал безденежно свое войско в Швецию в случае нужды. За это Московское государство уступало Швеции Корелу со всем ее уездом. По силе этого договора, весной 1609 года, прибыло в Новгород 5000 шведов, а за ними должно было прийти еще 10000 разноплеменных охочих людей, но число пришедших, на самом деле, оказалось не полным. Шведским войском начальствовал Яков Понтус Делагарди, сын французского выходца реформата. Скопин встретил его в Новгороде 30 марта с пушечными и оружейными выстрелами. Оба предводителя были молоды: Делагарди было 27 лет, Скопину всего 23 года. Народ любовался ими. Иноземцы, описывая русского вождя, говорят, что он, при своей молодости, был необыкновенно красив, статен, приветлив и привлекал всех своим умом и той силой души, которая выказывалась во всех его приемах. По московскому обычаю, Скопин, благодаря шведского короля за помощь, старался, однако, скрыть перед Делагарди крайнее положение отечества. «Наш великий государь, — говорил он, — находится в благополучии и все подданные ему прямят; есть каких-нибудь тысяч восемь русских бездельников, которые пристали к полякам и казакам». Скопин выдал шведскому предводителю деньги, следуемые шведами не в зачет, а из суммы, назначенной на жалованье войску, мог дать только три тысячи, да и то собольими мехами; звонкой монеты не хватило. Он успокаивал союзников обещаниями; между тем рассылал грамоты в северо-восточные города, менее других разоренные, умолял скорее собирать и присылать деньги и вместе с тем приглашал отправлять к нему ратных людей. План его был таков, чтобы идти прямо к Москве, не останавливаясь под городами, потому что все города, по его расчету, должны будут изъявить покорность, когда Москва освободится.

Вор отправил против них Зборовского с поляками и князя Шаховского с русскими людьми. Воровское войско истребило город Старицу, не взяло Торжка, отступило и заперлось в Твери. Скопин и Делагарди, соединившись, напали на Тверь; сначала они были отбиты, но потом, 13 июля, возобновили нападение, выгнали неприятеля из Твери, погнались за ним и разбили наголову.

Скопин, после этой победы, торопился идти к Москве, но иноземное войско взбунтовалось, требовало уплаты жалованья и не хотело идти далее. Делагарди должен был уступить, сам остался под Тверью и, со своей стороны, стал требовать уплаты жалованья и отдачи Корелы по условию. Заплатить было нечем. Делагарди воротился к Торжку, и его наемные воины стали обращаться с русскими поселянами не лучше поляков.

В этом затруднительном положении Скопин не упал духом. Он пригласил, по особому договору, отряд шведского войска под начальством Христиерна Зоме и стал под Колязиным. Отсюда он беспрестанно рассылал гонцов по городам и просил присылки денег и ратных людей. Монастыри: Соловецкий, Печенский, Устюжский, Спасо-Прилуцкий снабдили его деньгами. Пермская земля приводила его в досаду своей медлительностью; зато усердными показали себя вологжане и сольвычегодцы, особенно Строгановы, которые, кроме присылки денег, снаряжали и отправляли на свой счет к Скопину много ратных людей. Прибывавшие в Колязин ратные люди были хорошо вооружены, но не знали военного дела, и Христиерн Зоме занимался их обучением. В половине августа тушинцы, осаждавшие Троицу под начальством Сапеги и Зборовского, пошли на Скопина, но Скопин предупредил их и на реке Жабне, впадающей в Волгу, поразил и обратил в бегство. Получивши деньги, Скопин выплатил еще часть жалованья шведскому войску, отправил, от имени царя, Федора Чулкова сдать шведам Корелу и тем побудил Делагарди прибыть к нему с войском 26 сентября. Союзники очистили от воров Переяславль и в октябре взяли Александровскую слободу. Тогда не только Сапега и Зборовский, но и сам главный военачальник Тушинского вора Рожинский двинулся на Скопина; после кровопролитного боя под Александровской слободой они воротились назад с большой потерей. Скопин и Делагарди составили план строить засеки одну за другой и таким способом приближаться к Москве. Сам Скопин порывался к столице, но Делагарди удерживал его, представляя, что не следует оставлять в тылу неприятеля, а нужно очистить соседнюю страну от воров. Таким образом, Скопин простоял всю зиму в Александровской слободе.

Слава его распространилась повсюду. Царя Василия не терпели, и русские стали поговаривать, что следует его низложить, а царем сделать Михаила Васильевича. Прокопий Ляпунов прислал к Скопину посольство от всей рязанской земли и извещал, что вся русская земля хочет его избрать в цари и признает, что кроме Михаила Васильевича никто не достоин сидеть на престоле. Скопин не вошел по этому поводу ни в какие объяснения, удалил от себя посольство, но никого не казнил, не разбирал дела и не известил об этом царя Василия.

Между тем тушинский лагерь разошелся. Москва освободилась от осады. Отовсюду повезли припасы к столице. Скопин с Делагарди отправились в Москву и въехали в нее 12 марта 1610 года. Толпа московского народа обоего пола встречала его за городом. Бояре подносили ему хлеб-соль. Скопин ехал верхом рядом с Делагарди. Народ падал перед ним ниц, называл освободителем и спасителем земли. Сам царь Василий всенародно со слезами обнимал и целовал его. Начались пиры за пирами. Москвичи, наперерыв один за другим, приглашали шведов в свои дома и угощали их. Скопин хотел отдохнуть в Москве до просухи, а потом идти на Сигизмунда. Но Василий уже ненавидел Михаила Васильевича. Торжественная встреча, беспрестанные знаки народного расположения, сопровождавшие каждое появление Скопина среди народа, внушали ему страх. Русские люди открыто говорили, что надобно низложить Василия и избрать царем Скопина. Василий решился прямо объясниться с последним и изъявить ему свои опасения. Князь Михаил Васильевич уверял, что не помышляет о короне, но Василия этим нельзя было уверить: Василий сам помнил, как он, в былые времена, клялся в своей верности Борису и Димитрию. К большему страху Василия, какие-то гадатели напророчили ему, что после него сядет на престол царь Михаил; и Василий воображал, что этот Михаил есть Скопин. Но всего более ненавидел Скопина неспособный брат царя, Димитрий Шуйский. Зависть точила его. В то время, когда все московские люди расточали восторженные похвалы князю Михаилу Васильевичу, Димитрий Шуйский подал на него царю обвинение, что он самовольно отдал шведам Корелу с областью. Царь Василий умел лучше сдерживать себя, чем брат, и не только оправдал Скопина, но замахнулся палкой на брата. Тем не менее везде говорили, что царь готовит Михаилу Васильевичу тайную гибель; и сам Делагарди советовал ему поскорее выбраться из Москвы, в поле, чтобы избежать худа.

23 апреля князь Иван Воротынский, свояк царя Василия, пригласил Скопина крестить своего младенца. На пиру Михаилу Васильевичу сделалось дурно. Его отвезли домой. Делагарди прислал к нему медика: ничто не помогло. Михаил Васильевич скончался на руках своей матери и жены . Когда тело его лежало готовое к погребению, приехал Делагарди; москвичи не хотели было допустить к мертвецу неправославного, но Делагарди сказал, что покойный был его друг и товарищ, и был пропущен. Он взглянул на мертвого, прослезился и сказал:

«Московские люди, не только в вашей Руси, но и в землях государя моего не видать уже мне такого человека!»

Всеобщая молва приписывала смерть Скопина отраве, которую будто бы поднесла ему на пиру «в чаше на перепивании» жена Димитрия Шуйского, Екатерина, дочь Малюты Скуратова, «кума крестная, змея подколодная», как выражается народная песня. Народ до того взволновался, что чуть не разорил двора Димитрия Шуйского. Царь Василий военной силой охранил его от ярости толпы. Современные иностранцы положительно утверждают, что Скопин был отравлен по приказанию царя Василия .

Гроб Михаила Васильевича несли товарищи его подвигов. За ними следовали вдовы, сестры и матери убитых в бою. Они поддерживали мать и вдову Скопина, которые почти лишились памяти и чувства от горя. Был тут и царь Василий, разливался в слезах и вопил. Ему не верили. Не удалось Скопину сесть на московском престоле, на котором его так хотел видеть народ русский. Зато гроб его опустили в землю в Архангельском соборе, посреди царей и великих князей московского государства.

Межгосударственные отношения, как и люди, меняются мало. Как только слабеет по каким-то причинам государство, тут же близкие и дальние соседи вспоминают свои претензии, затаенные обиды и нереализованные фантазии. Кого кризис соседа застает внезапно, тому приходится сочинять и формулировать свои требования уже в процессе. Нелегка и трагична участь тех, чьи крепкие некогда руки сковала немощь. Соседи не помогут – разве только возьмут опекунство над территориями за соответствующую плату. И нечего противопоставить бесцеремонным до наглости обидчикам: вместо пехотных колонн – льстивые грамоты, вместо панцирной конницы – смущенные послы. А народ может и не сказать своего веского слова – за трудами и хлопотами вообще не заметит того, что происходит в высоких палатах. Да и не всё ли равно простому пахарю, под какими знаменами несется конница, вытаптывающая с таким трудом возделываемое поле, или кому служат солдаты, проводящие ревизию нехитрого крестьянского скарба? Рушатся империи и царства, падают в грязь короны и скипетры, и только землепашец незыблемо шагает за худой лошадкой, тянущей плуг. Но есть черта, за которой народ уже не будет только наблюдателем, молчаливым статистом. И хорошо, когда есть те, кто возьмет на себя бремя повести его. Хотя власть и достанется в итоге тем, кто стоял поодаль, переминаясь с ноги на ногу. Но это будет позже.

Смутное время начала XVII века на Руси без особого преувеличения можно было назвать трагическим. Рассыпающаяся на глазах страна, где вакантное место какой-либо власти и порядка прочно заняли колья и топоры, а по дорогам маршировали банды, напоминающие размером армии, и армии, поразительно похожие на банды. Голод, разорение и смерть. Многим казалось, что России подошла к своему безнадежному концу. Для подобных выводов были все предпосылки. Но совершилось всё иначе. Одним из тех, кто не допустил падения страны в умело вырытую пропасть, был Михаил Скопин-Шуйский.

С ранних лет в ратном служении

Происходил этот военачальник из рода Шуйских, являющихся потомками суздальских и нижегородских князей. У жившего в XV веке Василия Шуйского был сын Иван Скопа, имевший вотчины на Рязанщине, от которого и пошла ветвь с двойной фамилией Скопиных-Шуйских. Эта семья дала стране в XVI веке нескольких воевод: сын Скопы, Федор Иванович Скопин-Шуйский, длительное время служил на беспокойных южных рубежах, противостоя регулярным татарским набегам. Продолжателем ратных традиций (альтернативы у молодых дворян особо и не было) стал и следующий представитель – боярин и князь Василий Федорович Скопин-Шуйский. Он воевал в Ливонии, был одним из руководителей известной обороны Пскова от армии Стефана Батория, а в 1584 г. получил назначение наместника в Новгород, что было весьма почетным по тем временам. Несмотря на знатность, члены семьи Скопиных-Шуйских были не замечены в придворных интригах и борьбе за власть, да и за военными заботами на это у них попросту не хватало времени. Репрессии и немилость Ивана Грозного обошли их стороной, а Василий Федорович даже отметился в государевом опричном дворе.

Михаил Скопин-Шуйский продолжил традицию службы на военном поприще. О его детстве и юности информации мало. Родился будущий полководец в 1587 г. Рано лишился отца – Василий Федорович умер в 1595 г., и воспитанием мальчика занималась его мать, урожденная княгиня Татева. Согласно традициям того времени, Михаила еще с детства записали в так называемые «царские жильцы», одну из категорий служилого чина в Русском государстве. Жильцам полагалось проживать в Москве и быть готовыми к службе и войне. Выполняли они также различные служебные поручения, например, доставку грамот.

В 1604 г. Михаил Скопин-Шуйский упоминается как стольник на одном из пиров, организованных Борисом Годуновым. Во время правления Лжедмитрия I молодой человек также остается при дворе – именно Михаила послали в Углич за матерью царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, чтобы она приехала в Москву и признала Лжедмитрия своим сыном. Россия переживала нелегкое время. Со смертью Федора Иоанновича пресеклась московская ветвь Рюриковичей. Имевший колоссальную личную власть и влияние еще при жизни царя, Борис Годунов без особого труда занял вакантное место монарха. Его положение не отличалось твердостью, кроме того, колоссальный неурожай породил бедствие в виде голода 1601–1603 гг., массовых беспорядков и восстаний.

В разгар все более охватывающей страну сумятицы в октябре 1604 г. западную русскую границу вместе с польскими отрядами, наемниками и искателями золота и приключений пересек человек, вошедший в историю как Лжедмитрий I. Персонаж, личность которого вызывает вопросы и сегодня, слишком непростой и неоднозначный. После кончины Бориса Годунова и низложения его сына сопротивление самозванцу сходит на нет – ему присягают армии и города. В 1605 г. Лжедмитрий I под радостные крики толпы въезжает в Москву. Правление Лжедмитрия I было отмечено не только попытками реформирования государственного аппарата и административной системы, но в первую очередь необыкновенным засильем иностранцев, которые прибыли в столицу вместе с «чудесно спасенным царевичем».

Народная эйфория, вызванная приходом «подлинного царя» и стихийным разгромом винных погребов и кабаков, вскоре схлынула. Поляки и подданные иных монархов вели себя в Москве по-хозяйски, особо не ограничивая себя ни в поведении, ни в способах улучшения своего финансового положения. Столичная знать, еще совсем недавно бойко присягавшая самозванцу и наперебой выказывавшая ему свою преданность, начала, наконец, задумываться о последствиях и личных перспективах. Последние выглядели все более мрачно. В итоге дворянством был составлен заговор по свержению Лжедмитрия I, который в это время продолжал праздновать долгожданную свадьбу с Марией Мнишек. Во главе готовящегося переворота встал боярин князь Василий Шуйский. В ночь с 16 на 17 мая 1606 г. на подворье Шуйских собрались их сторонники: бояре, дворяне, купцы. Присутствовал тут и молодой Скопин-Шуйский. В город прибыли около тысячи новгородских дворян и боевых холопов. Московские колокола ударили в набат, толпа народа, вооруженного чем попало, ринулась к Кремлю. Ее энергия была перенаправлена заговорщиками на поляков, мол, «литва хочет убить бояр и царя». По всему городу начались расправы над давно досадившими всем поляками.

Пока ожесточившийся народ истреблял иностранцев, по очевидной наивности полагавших себя хозяевами над московитами, заговорщики схватили и убили Лжедмитрия. На престол ожидаемо взошел Василий Шуйский. После этого жизнь и карьера Михаила Скопина-Шуйского претерпели значительные изменения. И отнюдь не из-за пусть и дальних, но родственных связей. Современники, в первую очередь иностранцы, общавшиеся со Скопиным-Шуйским, описывают его как человека умного, рассудительного не по годам и прежде всего сведущего в военном деле. Сам Михаил Васильевич не оставил потомкам ни записок, ни воспоминаний, ни каких-либо других письменных источников о себе. Его недолгая жизнь была целиком и полностью посвящена военным и государственным делам, что в условиях России начала XVII века было одно и то же.

Против Смуты внутренней

Слухи о том, что «царевич», вернее, царь чудесно спасся, вторично начали распространяться среди населения уже на следующий день после его убийства. Не помогло даже демонстрирование истерзанного тела в течение нескольких дней. Из централизованного подчинения Москве стали выходить города и целые области. Началось масштабное восстание под руководством Ивана Болотникова, по размаху и численности участников больше напоминающее гражданскую войну. Многотысячная армия повстанцев, располагавшая даже артиллерией, двинулась на Москву. Правительственные войска, посланные на встречу Болотникову, были разбиты.

По поручению царя Василия Скопин-Шуйский вместе с боярином Борисом Татевым во главе новой армии были направлены с целью преградить повстанцам кратчайший путь к столице. Осенью 1606 г. на реке Пахре состоялось упорное и кровопролитное сражение – Скопину-Шуйскому удалось вынудить Болотникова отступить и двинуться к Москве более длинным путем. Тем не менее повстанцы осадили столицу. Скопин-Шуйский находится в городе и получает назначение вылазного воеводы, то есть в его функции входило организовывать и осуществлять вылазки вне крепостных стен. Отличился князь и во время большого сражения в декабре 1606 г., в результате которого Болотников был вынужден снять осаду и отойти к Калуге. Действия молодого воеводы были настолько успешны, что его назначают командующим всей армией, выдвигающейся к Туле, куда отступили из Калуги повстанцы.

В середине июля на подступах к этому городу состоялось крупное сражение между царскими войсками и бунтовщиками. На этот раз Болотников занял оборонительную позицию за речкой Вороньей, чьи топкие берега были надежной защитой от дворянской конницы, кроме того, повстанцы построили многочисленные засеки. Сражение длилось три дня – многочисленные атаки кавалерии были обороняющимися отбиты, и лишь когда стрельцы смогли форсировать реку и разобрать часть засек, исход боя стал определенным. Обе стороны понесли значительные потери, Болотников отступил в Тулу, которую решил оборонять до последней возможности.

К городу были стянуты многочисленные войска, сам Василий Шуйский прибыл в лагерь. Осада была длительной и стоила сторонам больших жертв. Пока одни русские убивали других, на Северской стороне, в городе Стародубе, появилась новая опасность. Слухи о спасении Лжедмитрия упорно муссировались в народе. И не только слухи. Ряды «чудесно спасшихся царевичей» неуклонно пополнялись все новыми участниками и значительно превышали по количеству скромное общество детей известного впоследствии лейтенанта. Большинство «царевичей» заканчивали свою карьеру в подвалах местных воевод и наместников либо в ближайших кабаках. И лишь некоторым было суждено войти в историю.

Человек, более известный, как Лжедмитрий II, сумел убедить стародубцев в своей подлинности. Большую роль сыграли грамоты соответствующего содержания с призывами идти на Москву, где «будет добра много». Вел себя Лжедмитрий II уверенно, много раздавал обещаний и сулил своим сторонникам великие блага. Из Польши и Литвы, почуяв возможность утяжелить тощие кошельки, стекались различные авантюристы, бедные шляхтичи и прочие личности без особых правил. Из под Тулы от Болотникова прибыл делегатом атаман Заруцкий, признавший в Лжедмитрии II «настоящего царя», за что был введен в карманную «боярскую думу», заседавшую в Стародубе. В сентябре 1607 г. он приступил к активным действиям. Брянск приветствовал самозванца колокольным звоном, Козельск, где была взята большая добыча, – взят штурмом. С первыми успехами к Лжедмитрию начали стекаться сторонники. Василий Шуйский, находившийся под осаждаемой Тулой, вначале не придал значения появлению очередного «сына Ивана Грозного», а потом оставленная без внимания проблема из региональной стремительно превратилась в государственную. Тула, наконец, была взята после трудной и упорной осады, но впереди была борьба с самозванцем, чье появление все больше напоминало иностранную интервенцию.

За успешную деятельность во время осады Тулы царь пожаловал Михаилу Скопину-Шуйскому боярский чин. Всю зиму 1607–1608 гг. он проводит в Москве, где и женится на Александре Головиной. Вскоре женится и сам царь Василий Шуйский, причем на свадьбе Михаил был в числе почетных гостей. Однако время празднеств быстро подошло к концу – окрепший Лжедмитрий II весной 1608 г. приступил к активным действиям. Навстречу ему был послан брат царя Дмитрий Шуйский с 30-тысячной армией. В апреле под Болховом состоялось двухдневное сражение, в котором правительственные войска были разбиты. Некомпетентность и трусость Дмитрия Шуйского привели к поражению, потере всей артиллерии и почти всего обоза. После победы многие города перешли на сторону самозванца.

Царь был вынужден отправить новое войско, которое теперь возглавлял Скопин-Шуйский. В данных ему инструкциях говорилось о том, что противника необходимо встретить на Калужской дороге, по которой якобы движется войско Лжедмитрия. Однако эти сведения оказались неверными. Армия заняла позиции на берегах реки Незнани между городами Подольском и Звенигородом. Однако тут выяснилось, что противник передвигается южнее, следуя другой дорогой. Появилась возможность нанести удар во фланг и тыл войску самозванца, но тут возникли новые трудности. В самом войске начались брожения на тему присоединения к «истинному царю». Часть бояр была не против поучаствовать в заговоре и находилась на стадии перехода от теории к практике. В столь сложных обстоятельствах Скопин-Шуский проявил волю и характер – заговор был придушен в зародыше, виновных отослали в Москву.

Вскоре из столицы пришел приказ от царя возвращаться. Василий Шуйский чувствовал шаткость своего положения и желал иметь под рукой вооруженную силу. Лжедмитрий довольно успешно подошел к Москве, но сил и средств для осады такого большого и хорошо укрепленного города у него не было. Поманеврировав некоторое время в окрестностях, самозванец не без помощи своих многочисленных польских советников и стратегов выбрал в качестве основной базы село Тушино. Сложилась в некоторой степени патовая ситуация: тушинцы не могли взять Москву, а у Шуйского не было достаточно сил для ликвидации сильно разросшегося в размерах осиного гнезда. Надо было искать помощи в других районах страны, прежде всего в не разоренных еще новгородских землях. Для этой нелегкой и опасной миссии царь выбрал наиболее доверенного, смелого и талантливого человека. Этим человеком был Михаил Скопин-Шуйский.

На север

Вокруг самой Москвы в изобилии оперировали отряды тушинцев и просто банды различных размеров и национальностей. Фактически регулярное сообщение с другими регионами страны было прервано. Не имелось определенных сведений, какой город сохранил верность, а какой отложился. Миссии Скопина-Шуйского приходилось пробираться к Новгороду глухими лесными путями, не показываясь особо никому на глаза. Время поджимало – один из «полевых командиров» самозванца Ян Сапега захватил Ростов, власть Лжедмитрия признали Астрахань и Псков. По приезде в Новгород Скопин-Шуйский получил сведения, что ситуация в городе не стабильная. Стало известно о переходе на сторону самозванца Пскова и Ивангорода. Опасаясь открытого мятежа, новгородский воевода Михаил Татищев настаивал на том, чтобы покинуть Новгород. Вняв увещеваниям воеводы, 8 сентября 1608 г. Скопин-Шуйский ушел из города.

Вскоре там действительно начались беспорядки: между собой сражались сторонники центральной власти и самозванца. В конце концов, правительственная партия победила и к Скопину-Шуйскому, расположившемуся возле Орешка, была направлена делегация с изъявлением лояльности и верности царю. Воевода вернулся в город уже в качестве полновластного представителя царя, очень скоро он фактически станет во главе всего русского севера. Возникшую опасность быстро осознали в Тушине, и к Новгороду был выслан польский полковник Керзоницкий с четырехтысячным отрядом. Потоптавшись возле города два месяца и вдоволь разорив окрестности, тушинцы были вынуждены в январе 1609 г. свернуться и отойти.

К Новгороду подтягивались рати из других городов, приходили и просто люди, уставшие от иностранного беспредела, творившегося в стране. Фактически в центре России только Москва находилась под властью царя, а целые регионы либо признали самозванца царем, либо были близки к этому. Однако кипучая деятельность организации в Тушино оказывала воздействие и производила впечатление большее, нежели кипы царских грамот с призывами бороться с самозванцем. Подельники Лжедмитрия не брезговали самыми грязными и кровавыми поступками, причем в массовых масштабах. Понемногу даже у самых восторженных сторонников очередного «царевича» стала спадать с глаз восторженная пелена, благо тушинцы для этого старались с размахом. Участились случаи вооруженного сопротивления интервентам и мародерам – все чаще банды видели перед собой не в страхе разбегающихся крестьян и их вопящих жен, а вооруженных ополченцев. Уже с осени 1608 г. начинается обратный процесс. Представителей самозванца начинают изгонять из многих городов и селений.

В Новгороде Скопину-Шуйскому предстояло решить весьма нелегкую задачу. Действительно, восстание против ненавистного самозванца и его европейских покровителей и подельников ширилось, увеличивалось количество людей, готовых взяться за . Однако это были еще разрозненные отряды, рыхлые, плохо вооруженные и слабо организованные. Им только предстояло стать армией. К весне 1609 г. из наличных людских ресурсов Скопин-Шуйский смог организовать, сформировать и довести до боеспособного состояния пятитысячную амию. Постепенно Новгород становится центром сопротивления самозванцу и иностранной интервенции. Еще с февраля 1609 г. в восставшие города направлялись представители царской власти вместе с вооруженными отрядами, таким образом, контроль над стихийными выступлениями на местах сосредотачивался в руках Скопина-Шуйского и приобретал все более организованный характер.

Князь Михаил Скопин-Шуйский встречает шведского воеводу Делагарди близ Новгорода 1609 г.

Проблема заключалась в том, что воевода по-прежнему не располагал большой и хорошо обученной армией, чтобы дать противнику сражение в поле. Наличных сил хватало на оборону Новгорода, но не более. Тогда царь Василий уполномочил Скопина-Шуйского вести переговоры с представителями Швеции, чтобы привлечь ее армию для боевых действий против самозванца и поляков. 28 февраля 1609 г. в Выборге был подписан русско-шведский договор, согласно которому шведы обязывались выставить в прямое подчинение Скопину-Шуйскому 15-тысячную армию за внушительную сумму в сто тысяч рублей ежемесячно. Кроме того, Россия уступала Швеции город Корелу с уездом. В начале марта шведская армия, состоящая преимущественно из европейских наемников под командованием Якоба Делагарди, вступила в пределы России. С самого начала Делагарди действовал неторопливо, тянул время, требовал аванса и провианта. Только лишь настойчивость и сила характера Скопина-Шуйского в сочетании с некоторым количеством звонкой монеты, заставило союзников заняться более продуктивным делом, чем бивуачными развлечениями. Авангард русско-шведского войска в мае выступил к Старой Руссе и вскоре овладел ею.

На Москву

Якоб Делагарди, командующий шведскими наемниками

10 мая 1609 г. из Новгорода выступили главные силы под командованием Скопина-Шуйского, одновременно покинули свой лагерь и шведы. Русская армия шла в направлении на Торжок по московской дороге, Делагарди двигался через Руссу. 6 июня обе армии соединились. Значение выгодно расположенного Торжка понимали как русские, так и тушинцы. С целью недопущения дальнейшего продвижения войск Скопина-Шуйского к Торжку были направлены отряды пана Зборовского, который после вливания в свою армию других соединений, орудующих в этом районе, в итоге располагал 13 тыс. пехоты и кавалерии. Разведка вовремя донесла командованию о действиях поляков, и к Торжку были направлены подкрепления – русские ратники и немецкая пехота Эверта Горна.

17 июня 1609 г. у стен города состоялось сражение, в котором с каждой стороны приняли участие по 5–6 тыс. человек – пан Зборовский начал дело с традиционной атаки польской тяжелой кавалерии, которая, впрочем, захлебнулась, ударившись о плотный строй немецких наемников. Однако полякам удалось смять стоящую по флангам русскую и шведскую конницу и погнать ее к крепостным стенам. Лишь смелая вылазка гарнизона Торжка смогла нейтрализовать этот успех противника, и он отступил. Пан Зборовский объявил сражение под Торжком своей победой, после чего оперативно ретировался в Тверь. Поставленной задачи он не выполнил – наступление русско-шведских войск продолжилось, Торжок отбить не удалось.

27 июня вся армия Скопина-Шуйского была сосредоточена в Торжке, где была реорганизована на три полка – большой, передовой и сторожевой. Иностранные наемники теперь не были одним большим контингентом, а были равномерно распределены между полками и находились под командованием русских воевод. Следующей целью была Тверь. Войско покинуло Торжок 7 июля, а 11 июля переправилось через Волгу в десяти верстах от Твери. Интервенты также концентрировали свои силы в районе города: все тот же пан Зборовский располагал тут 8–10 тыс. человек, вставших на укрепленных позициях возле стен Твери.

Замысел Скопина-Шуйского состоял в том, чтобы отрезать противника от крепостных стен, прижать к Волге и разгромить. Но Зборовский атаковал первым, применив свою отличную тяжелую кавалерию. И вновь полякам удалось рассеять русскую и шведскую конницу, которая предназначалась для отсекающего удара. Конные атаки против стоящей в центре пехоты не принесли Зборовскому успеха – бой длился более 7 часов, поляки и тушинцы вернулись в свой лагерь. 12 июля обе армии приводили себя в порядок.

Сражение возобновилось 13 июля. Союзной пехоте удалось сломить упорное сопротивление противника и ворваться в его укрепленный лагерь. Решающий успех принес удар резерва – атаку лично возглавил сам Скопин-Шуйский. Армия Зборовского была опрокинута и бежала. Она понесла большие потери, были захвачены многочисленные трофеи. Победа была полной. Однако тут в дело вступил иностранный фактор. Наемники Делагарди не проявляли большого интереса к дальнейшему походу вглубь России, часть из них настаивала на немедленном штурме Твери, надеясь получить большую добычу. Поскольку армия не располагала осадной артиллерией, первые приступы были закономерно отбиты. Оставив иностранный контингент разбивать голову о тверские стены, Скопин-Шуйский выступил с русской частью армии на Москву.

Не дойдя 150 км до столицы, воевода был вынужден вернуться. Во-первых, были получены сведения, что прикрывающий путь к Москве Зборовский получил значительные подкрепления, а вскоре к нему подошел гетман Ян Сапега, взяв командование на себя. Во-вторых, стало известно, что наемники, стоящие лагерем под Тверью, взбунтовались. Вернувшись под стены Твери, воевода обнаружил полное разложение иностранного контингента, требующего денег, добычи и возвращения домой. Делагарди не мог, да и не особо хотел справиться с ситуацией. Поняв, что теперь может рассчитывать только на свои силы, воевода 22 июля покинул лагерь под Тверью и, переправившись через Волгу, двинулся к Калязину. Вместе с ним выступила только тысяча шведов. Лагерь под Тверью фактически распался – лишь Делагарди, верный инструкциям шведского короля, отступил на Валдай с 2 тыс. солдат, прикрывая дорогу на Новгород. Шведам сильно хотелось получить причитавшиеся им по договору Корелу и деньги.

Новая армия, новые победы

24 июля 1609 г. русские вступили в Калязин. Поскольку войск для полевого сражения было теперь недостаточно, воевода приказал хорошо укрепить полевой лагерь, обезопасив его от внезапных атак. К нему с разных сторон шли подкрепления, и уже к августу, по сведениям поляков, у Скопина-Шуйского имелось не менее 20 тыс. человек. В Тушине не могли оставить это без внимания, и 14 августа под Калязином стал лагерем Ян Сапега с 15–18 тыс. солдат. По коннице интервенты имели подавляющее превосходство, как в количестве, так и в качестве.

18 августа поляки двинулись в атаку на русские позиции. Вначале на укрепления лагеря раз за разом наваливалась тяжелая конница, потом ее место заняла пехота. Русскую оборону не удалось ни поколебать, ни выманить защитников из-за укреплений. Ян Сапега, будучи опытным полководцем, решил применить обходной маневр. В ночь на 19 августа вражеская пехота стала переправляться через реку Жабню, чтобы нанести внезапный удар в тыл обороняющимся. Однако Скопин-Шуйский предвидел такой маневр поляков и, как только заблаговременно выставленные дозорные сообщили о появлении врага, бросил против него свои лучшие отряды. Внезапный удар оказался полной неожиданностью для поляков – так они были уверены, что им удалось пробраться скрытно. Их опрокинули, перешли Жабню и погнали к лагерю. Лишь вмешательство польской кавалерии спасло Сапегу от полного поражения. Сапега был вынужден отступить к Переславлю-Залесскому.

В сражении под Калязином русские доказали возможность одержать победу без широкомасштабного участия иностранных наемников. Однако Скопину-Шуйскому еще многое предстояло сделать, чтобы превратить свое храброе, но недостаточно обученное войско в крепкую современную армию. За основу была взята т. н. «нидерландская тактика», которой владел Делагарди, сам воевавший в Нидерландах. Русских воинов учили не только обращению с оружием, но и упражнениям в строю. Большое внимание уделялось возведению полевых деревоземляных укреплений вместо традиционного гуляй-города. Кипучую деятельность развил Скопин-Шуйский в отношении финансовой стороны дела: он шлет убедительные грамоты городам и монастырям, откуда в армию начали присылать денежные пожертвования и выплаты. В конце сентября в лагерь под Калязином возвращаются шведы под командованием Делагарди – царь Василий подтвердил свое решение о передаче Корелы. Боеспособность и численность русской армии были на высоте, что позволило начать осеннюю кампанию.

6 октября 1609 г. Скопин-Шуйский освободил от тушинцев Переславль-Залесский, 10 октября вошел в Александровскую слободу. Активные действия русских заставили противника задуматься о последствиях и принять меры. 27 октября у Александровской слободы появился Ян Сапега с 10 тыс. войск, а 28 октября состоялось сражение. И вновь поляки атаковали русский укрепленный лагерь – каждый раз с всё большими потерями. Русские стрельцы вели по ним огонь из-за укреплений, а дрогнувшего противника атаковала русская конница. Победа принесла Скопину-Шуйскому популярность не только в военной и народной среде. Некоторые бояре стали высказывать мысль, что такой человек более достоин царского престола, чем запершийся в Москве Василий. Князь был человеком большой скромности и пресекал подобные разговоры и предложения.

Финал боевого пути

Успехи русской армии отозвались не только в Москве, но и в Тушине. Воспользовавшись соглашением между Россией и Швецией как поводом, польский король Сигизмунд III осенью 1609 г. объявил войну царю. Лжедмитрий II становился все более декоративной фигурой, надобность в нем становилась все меньше. В Тушине начался разброд, самозванец был вынужден бежать в Калугу. Скопин-Шуйский не ослаблял натиска, вынудив Сапегу после ряда боев снять 12 января 1610 г. осаду с Троице-Сергиева монастыря и отойти к Дмитрову. Угроза Москве была ликвидирована.

Иванов С. В. «Смутные времена»

Русская армия приступила к блокаде Дмитрова. 20 февраля удалось выманить часть поляков в поле и разбить их. Положение Сапеги становилось все более тяжелым, и 27 февраля, уничтожив тяжелую артиллерию и приказав поджечь город, остатки польской армии покинули Дмитров и двинулись на соединение с королем Сигизмундом III. 6 марта 1610 г. прекратил свое существование Тушинский лагерь, а 12 марта русская армия триумфально вошла в Москву.

Встретили Скопина-Шуйского торжественно и с почестями. Царь на словах расточал любезности, а на самом деле откровенно боялся колоссальной популярности своего племянника. Слава не вскружила голову воеводе – он серьезно готовился к весенней кампании против короля Сигизмунда, регулярно проводил учения. Якоб Делагарди настоятельно советовал своему командующему поскорее выступить из города, поскольку в армии тот был бы в большей безопасности, чем в столице. Развязка наступила быстрее: на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Воротынского Скопин-Шуйский выпил чашу, поднесенную ему женой брата царя, Дмитрия Шуйского. Звали ее Екатерина, она была дочерью Малюты Скуратова. После этого полководец почувствовал себя плохо, его отнесли домой, где после двухнедельных мучений он скончался. По другой версии, князь умер от лихорадки, а история с отравлением стала плодом досужих домыслов, учитывая его популярность.

Так или иначе, Россия лишилась своего лучшего на тот момент полководца, и вскоре это сказалось самым неблагоприятным образом. Тучи великой смуты, начавшие было развеиваться, вновь сгустились над Россией. Потребовались еще годы и невероятные усилия, чтобы изгнать захватчиков и интервентов из пределов Отечества.

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Михаил Скопин Шуйский (1586-1610) – выдающийся военачальник и политический деятель, ярко проявивший себя в период Смутного времени в Московском царстве. Умер этот выдающийся человек в 23 года и 5 месяцев. Но за такой короткий жизненный срок он совершил много славных дел, а народ называл его «надеждой Руси».

Родился будущий знаменитый полководец в ноябре 1586 года в семье боярина Василия Фёдоровича Скопина-Шуйского и его жены княгини Елены Петровны, в девичестве Татевой. Как гласит предание, присутствующие при родах старухи вещуньи обратили внимание на старый жемчуг в доме боярина. После того как младенец издал первый крик, он вдруг обрёл прежний блеск и словно ожил. Старухи сказали, что это добрый знак, а родившийся мальчик проживёт жизнь стремглавую, наполненную ратными подвигами.

Не ошиблись вещуньи. Современники Михаила Васильевича отмечали, что был молодой человек роста высокого, стати богатырской, обладал сильным духом и мудростью. В 17 лет он получил придворный чин стольника. В 1606 году царский трон занял его дядя Василий Иванович Шуйский, а молодой племянник стал воеводой.

Смутное время на Руси

Историк В. Ключевский писал: «После низвержения самозванца Лжедмитрия I был возведён на престол князь Василий Шуйский. Но возведён он был без участия Земского собора, а только партией знатных бояр и преданных князю москвичей.

Взойдя на престол, царь Василий ограничил свою власть. Он зарёкся кого-либо казнить без суда, а родных преступника подвергать опале и имущество конфисковывать, если они не участвовали в преступлениях. Доносов не слушать, ложных доносчиков наказывать, все дела решать с помощью суда и следствия».

Михаила Скопина-Шуйского, которому в то время было 20 лет, царь направил против армии Ивана Болотникова . На реке Пахра, под Москвой, молодой воевода выиграл сражение, и государь тут же назначил его командовать войском, которое осаждало Тулу. Этот город являлся последним оплотом Болотникова.

И вновь молодой князь показал себя талантливым полководцем. Тулу защищали храбро и упорно, но всё же город пал. А Михаил Скопин-Шуйский за проявленную доблесть получил чин боярина.

Весной 1607 года польские паны возобновили военные действия против России. В этот раз они выдвинули на политическую арену Лжедмитрия II . Захватчики дошли до Москвы, осадили её, орудовали на севере страны и даже появились в Поволжье. Василий Шуйский не смог организовать достойный отпор вражеским войскам.

В марте 1608 года он поручил боярину Михаилу вести политические переговоры со шведами в Великом Новгороде. Эти переговоры увенчались полным успехом. Шведы согласились совместно с Россией выступить против поляков и Лжедмитрия II.

По прошествию небольшого времени Михаил Васильевич собрал войско. Но оно состояла из молодых и неопытных дворян, вольных крестьян и казаков. Основательно подготовить их к ратному делу времени не было, так как Москва настоятельно просила помощи.

Вот с такой ратью Скопин-Шуйский и выступил на помощь столице Московского царства. Уже в июле 1609 года молодой и талантливый полководец освободил Тверь. Военный успех способствовал тому, что к плохо обученной армии присоединились отряды из Заволжья, Нижнего Новгорода и северных русских земель. Они состояли из более опытных в военном деле людей, и войско вскоре стало представлять собой серьёзную военную силу.

Успешные действия Михаила Скопина-Шуйского вынудили захватчиков снять осаду с Троице-Сергиевой лавры, которая продолжалась 8 месяцев. Именно после освобождения знаменитого монастыря Михаила и стали называть «надеждой Руси».

В марте 1610 года молодой полководец разбил вражеские отряды на подступах к Москве и во главе своего войска торжественно вступил в столицу под звон колоколов. Жители Первопрестольной со слезами радости на глазах встретили освободителя. А вот в царском дворце недоброжелатели начали плести интриги против успешного и талантливого боярина.

Во главе интриганов встали родные дядья Михаила. Они стали нашёптывать государю, что молодой боярин хочет занять царский трон. И отношение Василия Шуйского к племяннику резко изменилось, хотя до этого времени царь любил своего талантливого родственника и щедро награждал его за военные и дипломатические успехи.

Негативно к Скопину-Шуйскому относились и польские паны. Они боялись блестящего русского полководца и решили нанести ему упреждающий удар. Но только не на поле брани в честном бою, а подло и тайно в самой Москве.

Екатерина Шуйская даёт Скопину-Шуйскому кубок с отравленным вином

Существует мнение, что для убийства Михаила Сергеевича подкупили рязанского дворянина Прокопия Ляпунова. В 1605 году тот служил у Лжедмитрия I, а во время восстания Болотникова являлся его правой рукой. После разгрома восставших Ляпунов переметнулся к царю Василию.

В дни победного триумфа, когда Михаил Скопин-Шуйский принимал поздравления от москвичей, Прокопий предложил популярному полководцу сместить государя и самому сесть на престол. После этого по царскому дворцу поползи слухи о мнимом заговоре. Дошли они и до ушей царя, чем сильно напугали его.

В XVIII веке историк В. Татищев писал, что Василий Шуйский вызвал к себе Михаила Васильевича и прямо спросил, хочет ли тот царствовать, а дядю своего ссадить с трона? На это племянник ответил, что и в мыслях у него такого не было. Государь сделал вид, что поверил племяннику, но в душе затаил злобу на пользующегося огромной популярностью у народа родственника.

Не только Ляпунов подогревал недовольство царя. Немалую роль в этом сыграла и княгиня Екатерина Григорьевна Шуйская – тётка Михаила. Она была женой Дмитрия Шуйского – брата государя и приходилась дочерью Малюте Скуратову (поэтому за глаза её звали «Скуратовной»). Ходили слухи, что в самом начале апреля 1610 года к этой женщине тайно явилась незнакомка. Она вручила княгине мешочек с жемчугом.

Тут следует заметить, что дар морей и рек в те времена шёл не только на украшения. В Европе делали сильные яды, в состав которых входил обработанный специальным способом жемчуг. Минералы выдерживали несколько дней глубоко под землёй в каком-то растворе, потом измельчали в порошок и отваривали с травами.

За пару недель до очередного военного похода крестили сына князя Воротынского. Тот попросил Михаила Васильевича стать ему крёстным отцом. Крёстной матерью стала Екатерина Шуйская. Во время празднования она угостила племянника чаркой хмельного мёда. Тот выпил, но вкус мёда показался молодому человеку необычным. Через некоторое время у него из носа пошла кровь. Боярина увезли домой, и после десяти дней мучений Михаил Скопин-Шуйский скончался.

После смерти популярного полководца в Москве начались волнения. Народ обвинял в его смерти Скуратовну. Толпы людей двинулись к дому князя Дмитрия Шуйского и Екатерины. Но вовремя подоспевшее воинское подразделение предотвратило расправу.

Падение Шуйских

После смерти Михаила Скопина-Шуйского для семейств Шуйских наступили чёрные дни. В апреле 1610 года русские военные силы возглавил Дмитрий Шуйский. Но он оказался бездарным военачальником. 24 июня 1610 года русско-шведское войско под командованием Дмитрия и шведского полководца Якоба Делагарди было наголову разбито польским войском под командованием гетмана Жолкевского в битве при Клушине.

Не прошло и месяца после этого события, как свергли Василия Шуйского. Переворот возглавил брат Прокопия Ляпунова Захарий. В стране началось боярское правление. В историю оно вошло как Семибоярщина . Уже в августе 1610 года новоиспечённое правительство заключило позорный для Московского царства договор с поляками, и польские паны вошли в Москву.

Бывшего царя Василия и его братьев поляки схватили и увезли в Варшаву. Свергнутого самодержца заточили в Гостынский замок, где он и умер. А Прокопия Ляпунова зарубил саблей казак. Его брата Захария приютила Екатерина Шуйская. Прятала она этого человека в подвале своего дворца.

Но сама Екатерина или Скуратовна ненадолго пережила своих родственников. Она вскоре умерла, а по Москве поползли слухи, что её отравили тем же самым ядом, которым она отравила своего племянника. Что же касается Захария, то его нашли задушенным ремешком на одной из московских улиц.

Когда разбирали драгоценности, оставшиеся после смерти Екатерины Шуйской, то в одной из шкатулок обнаружили горсть серого порошка. Его сыпанули в воду и дали полакать собаке. У той тут же пошла кровь из носа, и вскоре бедное животное умерло. Так что версия о том, что именно Екатерина отравила Михаила Васильевича, выглядит вполне правдоподобно.

Алексей Стариков

«Юноша-герой»

Кто стоял за загадочной смертью выдающегося полководца князя Михаила Скопина-Шуйского и почему долгие годы его имя находилось в забвении?

Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Парсуна XVII века

Еще на рубеже XIX и XX веков фольклористами были названы два основных персонажа народных песенных сказаний и плачей из числа реальных исторических героев – это атаман Стенька Разин и молодой воевода Михаил Скопин-Шуйский .

С первым все ясно. Отчего же так притягателен был второй, наоборот боровшийся с вольницей Ивана Болотникова ?

Думается, что этих фактов его биографии коллективная народная память вообще не хранила. Для народа «герой-юноша» (выражение Н.М. Карамзина) Скопин-Шуйский был жертвой царского коварства. «Гений Отечества» (еще одно выражение Карамзина), спаситель державы и веры православной, злодейски отравленный взамен благодарности, кто, как не он, соответствовал легенде о добром, но загубленном предателями-боярами «царе»? Песни о Скопине-Шуйском пелись по всей России – от Терека до Онеги…

А и тут боярам за беду стало,
В тот час оне дело сделали:
Поддернули зелья лютова,
Подсыпали в стокан, в меды сладкия…
«А и ты съела меня, кума крестовая,
Молютина дочи Скурлатова!
А зазнаючи мне со зельем стокан подала,
Съела ты мене, змея подколодная!»

История загадочной смерти Скопина-Шуйского (отравленного, как уверяют сказания, дочерью Малюты Скуратова Екатериной Шуйской ) чем-то напоминает не менее таинственную смерть другого Михаила – знаменитого полководца Скобелева. Оба имели слишком много явных противников и тайных завистников и оба могли двинуть историю России по иному пути…

Портрет без ретуши

Рюрикович в двадцать втором колене, четвероюродный племянник царя Василия Шуйского, Михаил Васильевич Скопин-Шуйский появился на свет в ноябре 1586 года под звон колоколов в честь праздника Собора Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных. Произошло ли это в Москве, или в Новгороде, где в тот год его отец был наместником, или, может быть, в родовой Кохомской волости под Шуей – точно неизвестно.

Князь с молоком матери впитал славу своих предков. Его род вел происхождение от Андрея Ярославича , великого князя владимирского в 1248–1252 годах, младшего брата Александра Невского . Князь суздальский и нижегородский Василий Кирдяпа стал родоначальником Шуйских, а один из его потомков – Иоанн Васильевич Скопа – дал начало ветви Скопиных-Шуйских. Хотя происхождение фамилии увязывается с расположением его вотчины в рязанских местах, где водилось большое количество одноименных хищных птиц семейства ястребиных и где позже возникнет Скопинская слобода (ныне город Скопин), родовое прозвище как нельзя лучше соответствовало образу его правнука-полководца. Долгое кружение вокруг и около противника, хорошо продуманный выбор цели, внезапный удар и разгром врага – такова была типичная тактика Михаила Скопина-Шуйского.

Иван Болотников перед царем Василием Шуйским в 1607 году

Его отец Василий Федорович, воевода Сторожевого полка во время похода в Ливонию, в 1577 году был пожалован в бояре. С 1579-го он был воеводой в Пскове и в 1581–1582 годах вместе с князем Иваном Петровичем Шуйским возглавлял знаменитую оборону этого города, осажденного армией польского короля Стефана Батория. Храбрость и стойкость боярина были прославлены автором воинской повести, посвященной этим событиям. В 1584-м Василий Скопин-Шуйский получил назначение наместником в Новгород – эту должность спустя четверть века наследует его сын. Еще раз новгородским наместником он будет назначен в тревожном 1591 году, в самый разгар обострения русско-шведских отношений. Василий Федорович имел боевые столкновения с Понтусом Делагарди, сын которого станет не просто соратником, но и другом Михаила Скопина-Шуйского…

Князь Василий скончался в 1595 году, приняв схиму с именем Ионы. Погребен он был, как и его отец, в Суздале, в семейном склепе в соборной церкви Рождества Богородицы. После смерти Василия Скопина-Шуйского наставником Михаила стал дядя последнего, князь Борис Петрович Татев . Оба они (молодому князю был пожалован чин мечника) в мае 1606 года участвовали в Москве в венчании Лжедмитрия I с Мариной Мнишек. Поляк Станислав Немоевский запомнил юного Михаила «с мечом наголо, долгим и широким, в парчовой шубе, подшитой неважными соболями». Мы видим его и на картине, хранимой в Вишневецком замке, с мечом в руках стоящим позади жениха-самозванца, с бородой, совсем не похожего на хрестоматийное изображение на известной парсуне.

Свадьба, как мы знаем, вылилась в кровавое похмелье… Когда вооруженная толпа ворвалась в покои самозванца, тот хватился меча, «который всегда находился рядом с ним, но в ту ночь его не оказалось на месте». «Молодой мечник, скорее всего, тоже оказался участником заговора» – к такому выводу пришел историк В.Н. Козляков.

Скопин-Шуйский vs Болотников

Известный миф о Скопине-Шуйском гласит, будто бы он не проиграл ни одного сражения. Положим, в отношении крупных сражений под его началом так оно и есть. Но на заре полководческой карьеры отдельные бои князь все же проигрывал.

Боевое крещение он получил 23 сентября 1606 года. В жестокой сече под Калугой, при впадении Угры в Оку, отрядами болотниковцев был нанесен серьезный урон войскам во главе с царскими братьями Дмитрием и Иваном Шуйскими. Едва унес ноги и Скопин-Шуйский со своим дядей.

Чуть позже, взяв Серпухов, Иван Болотников впервые столкнулся с юным полководцем. Собрав резерв и умело используя артиллерию, тот сумел удержать занятый рубеж. Как только противник отступил, Скопин-Шуйский пытался было перекрыть Коломенскую дорогу, но в итоге ему снова ничего не оставалось, кроме как отходить к Москве. Михаилу Васильевичу, назначенному воеводой на «вылазке», пришлось вести бои на подступах к Замоскворечью.

Разгромив авангарды болотниковцев у деревни Котлы, Скопин-Шуйский блокировал основное расположение их сил в Коломенском и приступил к мощному артобстрелу укреплений повстанцев. В этом сражении применялась такая техническая новинка, как сочетание «огненных» (зажигательных) ядер с разрывными бомбами. После трехдневного обстрела Болотников был вынужден отступить. За эти отличия царь пожаловал Михаила Васильевича боярским достоинством.

В начале лета 1607 года 20-летний Скопин-Шуйский был назначен первым воеводой Большого полка. 12 июня в кровопролитном бою на реке Вороньей он прорвал оборону повстанцев у Малиновой засеки, обеспечив начало осады Тулы. Она продолжалась до 10 октября и закончилась строительством запруды на реке Упе, затоплением города, а потом и сдачей Болотникова со товарищи на милость победителя в лице самого Василия Шуйского.

За доблесть под Тулой Скопин-Шуйский получил в награду волости Чаронду и Вагу, бывшие прежде во владении Годуновых. По традиции весьма доходные важские (шенкурские) земли жаловали лицам, особенно близким к царю.

17 января 1608 года 57-летний Василий Шуйский обвенчался с дочерью покойного белгородского воеводы Марией Буйносовой-Ростовской . На свадьбе молодая княгиня Александра Скопина-Шуйская (в девичестве Головина) была одной из двух больших свах невесты, сам же князь Михаил – одним из двух дружек царя Василия. Отсюда потом в его титуловании появилось определение «ближней приятель» государя.

С Делагарди против Тушинского вора

В апреле 1608 года из Орла на Москву выступили отряды Лжедмитрия II.

«Новый летописец» сообщает: «Послал царь Василий против Вора боярина князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина да Ивана Никитича Романова. Они же пришли на речку Незнань и начали посылать от себя воинские отряды. Вор же пришел под Москву не той дорогой».

Осада Троице-Сергиева монастыря поляками в 1608 году

Дело в том, что основное войско самозванца, подойдя к Москве с запада, разбило лагерь в селе Тушине, тогда как Скопин-Шуйский ожидал противника за Окой по Каширской дороге. 25 мая князю пришлось вступить в бой с тушинцами на речушке Ходынке. Битва шла с переменным успехом, но в итоге Большому полку удалось отогнать неприятеля за речку Химку. Главным исходом сражения стал отказ Лжедмитрия от намерения взять Москву «кавалерийским наскоком».

Началась долговременная осада города тушинцами, у которых появились не только собственные Боярская дума и двор, но и своя царица (прибывшая в начале сентября Марина Мнишек , вдова первого самозванца) и свой патриарх (привезенный в середине октября из Ростова Филарет).

Скопина-Шуйского к тому времени уже не было в столице. В августе 1608 года он во главе небольшого конного отряда выехал из Москвы окольными путями и сумел добраться до Новгорода. Основной целью его поездки стал сбор ратных людей с новгородских пятин и переговоры со шведами о военном союзе. Михаил Васильевич успешно справился и с той и с другой задачей.

11 марта 1609 года, после подписания Выборгского договора послами-представителями Карла IX и Михаилом Скопиным-Шуйским, шведы выступили в поход.

Лжедмитрий II. Из лондонского издания 1698 года

Экспедиционный корпус возглавил главнокомандующий королевскими войсками в Финляндии 25-летний граф Якоб Понтус Делагарди , уже имевший репутацию опытного воина. 24 апреля армия Делагарди прибыла в Новгород. По разным оценкам, она насчитывала от 4 тыс. до 12 тыс. человек, включая наемников из Ганзейских городов, Англии, Шотландии и Ирландии, Австрии, Бельгии, Нидерландов, Дании и Франции. Имя одного из «шкотцких немец» широко известно: это юный шотландец Георг Лермонт, от которого затем пошел род российских дворян Лермонтовых.

От Торжка до Калязина

27 июня 1609 года объединенные силы Скопина-Шуйского и Делагарди дали решающее сражение за Торжок, в результате которого войска тушинцев отступили к Твери. В яростной битве за Тверь 21–23 июля союзники овладели городскими стенами, за которыми скрывались оборонявшиеся. На протяжении 40 верст наступающие преследовали противника, отходившего к Клину и Волоколамску… И лишь бунт иностранных наемников по причине невыплаты жалованья побудил Михаила Васильевича вместо броска на Тушино двинуться в направлении Троицкого Калязина монастыря.

Подкрепленные кашинскими дворянами передовые части Скопина-Шуйского, пришедшие раньше основного войска со стороны Твери по Бежецкой дороге, выбили полк тушинцев из обители.

Калязинский монастырь был превращен в хорошо укрепленный военный лагерь. На правом берегу Волги, в устье реки Жабни, в Никольской слободе были построены деревянный острог и шанцы с выставленными против конницы штакетником и рогатками. В Калязин со всех сторон начали стекаться крупные силы ополченцев. На берегах Жабни 28–29 августа 1609 года была одержана победа, которая стала огромным моральным стимулом для русских воинов.

Ставка Скопина-Шуйского в Троицком Калязине монастыре действовала в течение нескольких недель. По свидетельству «Нового летописца», «и приехали из всех городов с казною и с дарами к князю Михаилу Васильевичу в Калязин монастырь». Здесь принимали иностранных послов, подписывали новые договоры со шведами. Сюда вернулся из-под Новгорода Делагарди, сюда же прибыл королевский секретарь из Стокгольма Карл Олофсон. Но самое главное – князю удалось собрать значительную земскую армию численностью до 20 тыс. человек. Должно быть, именно тут в совете с воеводами был выработан план полководца по освобождению Москвы.

10 сентября Семен Головин, шурин Скопина-Шуйского, взял приступом Переславль, а в ночь с 19 на 20 октября – Александровскую слободу, потопив до сотни тушинцев в реке Серой. В Александровской слободе произошло долгожданное соединение сил Скопина-Шуйского и боярина Федора Шереметева , двигавшегося с боями из Астрахани. С 29 октября по 4 ноября возле села Каринское, на холмистой местности на подступах к новой ставке полководца, союзники противостояли войскам гетмана Яна Петра Сапеги, вышедшим им навстречу от осажденного Троице-Сергиева монастыря. Сапежинцы были вынуждены отойти на исходные позиции. А в январе 1610 года остатки войск Сапеги ушли и 16-месячная осада обители преподобного Сергия была снята. Мат в этой шахматной партии поставили князь Борис Лыков-Оболенский и воевода Давид Жеребцов , довершившие разгром войск гетмана в Дмитрове, вследствие чего тушинский лагерь распался, а самозванец бежал в Калугу.

Смерть Самсона-Гектора-Ахилла

Полки Скопина-Шуйского и Делагарди торжественно вступили в спасенную Москву 12 марта 1610 года. Автор «Повести о победах Московского государства» свидетельствовал: «Царь же Василий Иванович сильно возрадовался приходу его. И послал государь встречать его боярина своего князя Михаила Федоровича [Кашина. – Я. Л.], велел его с большим почетом встретить. Люди же города Москвы, узнав о приезде боярина, от малого до старого все возликовали сердцем, преисполнились радости несказанной и от великой радости не могли удержать слез. И все с радостью пошли встречать его, желая видеть Богом посланного воеводу, государева боярина князя Михаила Васильевича Шуйского-Скопина, благородством, и мудростью, и разумом украшенного. И выйдя из города Москвы, все люди появления боярина ожидали, словно после кромешной тьмы свет увидеть желая и от многих страданий и печали утешения ожидая.

Свидание князя Михаила Скопина-Шуйского со шведским полководцем Делагарди

«ЕГО РАЗУМ ПРЕВОСХОДИЛ ЕГО ЛЕТА. ЕГО СОВЕТЫ БЫЛИ НЕМНОГОРЕЧИВЫ , и более сначала давал другим говорить и толковать, но когда он свой [план] объявлял, то было точное заключение, так как редко находилась причина оспорить, за что его как русские, так и чужестранные сердечно любили», – писал В.Н. Татищев

И была в городе Москве радость великая, и начали во всех церквах в колокола звонить и молитвы к Богу воссылать, видя великую Божью милость и приход боярина».

Царь пожаловал князю Михаилу палаш, украшенный золотом, серебром и драгоценными камнями (к слову, в 1647 году князь Семен Прозоровский передал палаш вместе с саблей Дмитрия Пожарского Соловецкому монастырю, а ныне это оружие хранится в Государственном историческом музее в Москве). Не забыли и о союзниках: 18 марта в Грановитой палате Кремля был дан торжественный обед в честь «воеводы Карлуса короля свисково Якова Понтусова», то есть в честь Делагарди.

Однако торжества сменились подозрениями. По утверждению В.Н. Татищева, Василий Шуйский «вскоре же после прибытия Скопина, призвав его к себе, неожиданно стал ему говорить, якобы он на царство подыскивается и хочет его, дядю своего, ссадив, сам воспринять и якобы он уже в том просящему его народу обещание дал». Князь Михаил прямодушно обвинения отрицал. Татищев был убежден, что монарх, «притворясь», вел «беседу» с дальним родственником «весьма умильно», но на самом деле «жестоко на него тайною злобою возгорелся». Даже «Делагарди, сие видя, что Скопин в великой опасности был, непрестанно ему говорил, чтоб он немедля из Москвы ехал, объявляя ему тайные на него умыслы», писал историк.

На страницах «Дневника похода Сигизмунда III под Смоленск» в записи от 3 мая 1610 года содержится самое раннее известие о кончине Скопина-Шуйского, произошедшей 23 апреля: «…жена Дмитрия Шуйского отравила его на крестинах, каким образом, это еще неизвестно, но он болел две недели и не мог оправиться». Сведения были получены поляками от перебежчиков – двоих московских детей боярских, прибывших из Можайска. Почти все источники и апокрифы указывают на отравление молодого полководца на пиру у князя Ивана Воротынского по случаю крестин его сына Алексея, восприемниками которого были сам князь Михаил и свояченица Бориса Годунова, жена Дмитрия Шуйского Екатерина Григорьевна, урожденная Скуратова-Бельская.

Внезапная смерть постигла Михаила Скопина-Шуйского в 1610 году

В «Повести о победах Московского государства» читаем: «И был по всему царствующему городу Москве крик и шум и плач неутешный стенавших от горя православных христиан – от малого до старого все плакали и рыдали. И не было такого человека, который бы в то время не плакал о смерти князя и о его преставлении. Все его воины из русских полков и все москвичи рыдали и от всего сердца вздыхали, горюя и недоумевая, что сделать».

«МЫ, БОЛЬШЕВИКИ, ВСЕГДА ИНТЕРЕСОВАЛИСЬ ТАКИМИ ИСТОРИЧЕСКИМИ ЛИЧНОСТЯМИ, КАК БОЛОТНИКОВ, РАЗИН, ПУГАЧЕВ…» – заявил Сталин. Этого оказалось достаточно, чтобы на имя Скопина-Шуйского было наложено негласное табу

С кем только не сравнивали покойного современники – от Александра Македонского и «Ектора и Ахила» (Авраамий Палицын) до Иисуса Навина, Гедеона, Варака и Самсона («Писание о преставлении и о погребении князя Михаила Васильевича Шуйского, рекомого Скопина»). Заметим: к гибели одного из упомянутых выше, а именно победителя филистимлян ветхозаветного Самсона, была причастна коварная Далила.

Человек и пароход

С конца 1890-х годов волгари любовались красавцем пароходом «Скопин-Шуйский», построенным обществом «Самолет». В 1908 году на нем совершит путешествие от Твери до Нижнего Новгорода сам великий князь Константин Константинович (поэт К. Р., президент Императорской академии наук в Санкт-Петербурге) с детьми и сестрой – королевой эллинов Ольгой Константиновной.

Постараемся разобраться с историей забвения и попытками реабилитации князя-героя. Ведь прежде чем в его честь назовут пароход, доброе имя Михаила Скопина-Шуйского не раз хотели поставить под сомнение.

В среде тушинской знати, как отмечал историк С.Ф. Платонов, «первое место принадлежало Филарету Романову». Боярин, насильно постриженный в монахи Борисом Годуновым и в будущем отец первого царя из династии Романовых, не только Лжедмитрием II был признан патриархом, но и сам признал «царика». Тем самым Филарет (в миру Федор Никитич) поспособствовал и политическому, и духовному двоевластию. «Нет сомнения, что в подлинность этого царя Филарет не верил, – продолжал Платонов, – но и служить Шуйскому он не хотел. Он не последовал за Вором, когда тот из Тушина бежал в Калугу; но он не поехал и в Москву, когда мог бы это сделать, при распадении тушинского лагеря. Как сам Филарет, так и тушинская знать, которая вокруг него группировалась, предпочли вступить в сношения с королем Сигизмундом». Однако тушинскому патриарху не удалось принести немедленную присягу польскому королевичу Владиславу, поскольку по дороге в Смоленск в мае 1610 года он был взят под стражу людьми, посланными Шуйским наперехват, и привезен в столицу.

Неблаговидная роль Филарета в Смутное время и сохранение в правящей элите Московского государства позавчерашних тушинцев и вчерашних участников ненавистной Минину и Пожарскому Семибоярщины в царствование Михаила Федоровича никак не могли способствовать возведению на пьедестал героя разгромившего сторонников Лжедмитрия II полководца Скопина-Шуйского. А после возвращения Филарета в 1619 году из Речи Посполитой, нового возведения его в патриархи и совмещения им высшего духовного сана с титулом великого государя лишнее напоминание о лаврах главного воеводы Василия Шуйского было и вовсе невозможно. Историк Л.Е. Морозова предположила, что намечавшееся прославление Скопина-Шуйского, в связи с чем и писались его житие и образы (по недоразумению причисляемые к светскому портрету), было остановлено именно Филаретом.

Реабилитация полководца, начатая Татищевым и Карамзиным и продолженная Нестором Кукольником в драме «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский», Алексеем Хомяковым в трагедии «Димитрий Самозванец», Александрой Ишимовой в «Истории России в рассказах для детей» и Олимпиадой Шишкиной в романе «Князь Скопин-Шуйский, или Россия в начале XVII столетия» (основой для этих сочинений послужил прежде всего 12-й том карамзинской «Истории государства Российского», увидевший свет почти через три года после смерти историка, в 1829-м), вернула ему достойное место в историографии и художественной литературе.

Популярный писатель Михаил Загоскин, роман которого «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) многократно переиздавался огромными тиражами, упоминал о Скопине-Шуйском вскользь, но зато какими словами! «Милославский был свидетелем минутной славы Отечества; он сам с верными дружинами под предводительством юноши-героя, бессмертного Скопина громил врагов России…» – рассказывает романист о своем герое. А жирный восклицательный знак поставил скульптор Михаил Микешин, поместивший фигуру Михаила Скопина-Шуйского по соседству с фигурами других выдающихся деятелей русской истории (гражданином Мининым и князем Пожарским, Иваном Сусаниным, Ермаком Тимофеевичем и т. д.) в многосложной композиции памятника «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.

«Мы, большевики…»

Казалось бы, эта память уже на века, но вышло совершенно иначе. В беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом Иосиф Сталин произнес: «Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев…»

Этого оказалось достаточно, чтобы на имя Скопина-Шуйского было наложено негласное табу. Появилась и «Повесть о Болотникове» Георгия Шторма (1930), известность которой принесла оброненная Сталиным фраза: «Хорошая книга». Сразу в нескольких городах, включая освобожденные Скопиным-Шуйским Москву и Тверь, улицы были названы в честь разбитого когда-то полководцем предводителя восстания. А когда историку И.И. Смирнову за монографию «Восстание Болотникова» была присуждена Сталинская премия за 1949 год, Скопин-Шуйский и вовсе был записан в реакционеры.

Обложка книги «Любимый воевода русского народа князь М.В. Скопин-Шуйский». Изд. товарищества И.Д. Сытина, 1905

Так в сталинском пантеоне причудливым образом соединились бунтарь Чапаев и охранитель Суворов, Александр Невский и Иван Грозный, но для Скопина-Шуйского в нем места не нашлось. Неудивительно, что в книге Натальи Кончаловской «Наша древняя столица», написанной к 800-летию Москвы, о князе не было ни строчки, тогда как «крестьянскому революционеру» Болотникову там отведена целая глава. Наступило второе забвение князя.

И лишь в наши дни снова происходит возвращение его имени в историю. Первый памятник Скопину-Шуйскому работы скульптора Владимира Суровцева был установлен в октябре 2007 года напротив западной монастырской стены в поселке Борисоглебском под Ростовом Великим. Второй монумент, автором которого стал тверской ваятель священник Евгений Антонов, был торжественно открыт в Калязине 29 августа 2009 года, в 400-летнюю годовщину самого значительного сражения князя. Наконец, в городе Кохме, по соседству с Ивановом, был заложен камень в основание будущего памятника выдающемуся земляку, сбор средств на который продолжается.

В 1930-е героем был объявлен Иван Болотников

Впрочем, как и прежде, несмотря на проведение ежегодных торжественных панихид в Архангельском соборе Московского Кремля (первая из них состоялась в 2010 году, ровно через сто лет после того, как в 1910-м была отслужена таковая по случаю 300-летия кончины Скопина-Шуйского), доступа к его гробнице в южном приделе Зачатия Иоанна Предтечи нет. Возможно, уже пришло время открыть дорогу к гробнице национального героя?

Ярослав Леонтьев, доктор исторических наук